Здесь заметно чище и удобнее, чем в темницах под Вистарионом. Никаких тебе крыс, размером с младенца, плесени по углам, пробирающей до костей сырости и тусклого света единственного на весь коридор факела. Настоящая цивилизация. Или, вернее будет сказать, вотчина гильдии боевых дамочек, держащих даже подвал своей забегаловки чуть ли не в образцовом порядке.
Ему оставили слабенький светильник - вполне достаточно, чтобы тот не мешал спать. Поставили какую-то кушетку, явно не рассчитанную на взрослого человека, но достаточно мягкую, чтобы Ларкейд с относительным удобством устроился на ней, держа в поле зрения тяжелую дубовую дверь. Рядом с его ложем стоит доверху наполненный графин с водой, а в дальнем углу кто-то даже поставил внушительных размеров бадью... для известных целей.
Многие заключенные Империи сочли бы такие условия полноценной поездкой на курорт.
Драгнил, однако, мало озабочен их мнением как раньше, так и сейчас. Со всем доступным комфортом устроившись на отведенной ему территории, он пытается прорваться сквозь барьер, установленный вокруг него дурацкими кандалами-браслетами, блокирующими магию. Осторожно, не спеша, продумывая каждый шаг, чтобы ненароком не привлечь к себе ненужное внимание: раны этериаса успели затянуться, но не прошли полостью, да и сражаться вновь, не восстановив толком силы - затея глупая и опасная.
Сейчас, пока те, кто наверху, еще не отошли от битвы, дергаться не стоит. Бдительность и паранойя после битвы не укладываются так легко и быстро, чтобы Ларкейд мог без оглядки на своих пленителей действовать слишком уж нагло.
Он пытается вновь ощутить связь с отцом. Понять, что с ним произошло. От этого зависит все. Без преувеличения, прикрас и прочей высокомерной чуши. Существование этериаса неразрывно переплетено с жизнью его создателя. И того факта, что он все еще не развоплотился, Драгнилу вовсе не достаточно.
Не получалось. Либо он сам был все еще слишком ослаблен, чтобы пробить защиту, либо с отцом случилось... что-то непредвиденное. Мало ли способов вывести из игры кого-то бессмертного? Ларкейд и сам успел не раз и не два озадачиться этим вопросом, благо, время и даже повод у него находились.
Он был, в определенном смысле, достойным сыном своего родителя.
Этериас вздохнул и потянулся к кувшину, звякнув короткой цепью, соединяющей его кандалы. Если постараться, от этого досадного недоразумения можно было бы попытаться избавиться, но смысла в этом Ларкейд не видел. Пока что. Он не знал, что происходит снаружи. Быть может, сюда уже направляется кто-то из уцелевших Спригган со своим корпусом, чтобы добить остатки сопротивляющихся ишгарцев. Или Акнология, расправив черные крылья, прорывается в крутом пике через тонкую пелену облаков.
Неизвестность - худшая из пыток, что придумана людьми даже для тех, кто не относится к их жалкому виду.
Неясно, есть ли кто-то за стенами камеры. Едва ли его оставили совсем уж без надзора, но самоуверенность победивших нередко очень удачно накладывается на их же высокомерие... для того, кто проиграл. Ларкейд проигрывать не любил, но умел: нет ничего слаще, чем нанести удар в тот момент, когда враг уже задрал нос к небу.
Он начал насвистывать. Легкий незатейливый мотив, нечто среднее между детской песенкой и колыбельной. Сначала старательно попадая в ноты, а затем начиная дико, до отвращения и скрежета зубов фальшивить. Удивительно действенный и в то же время забавный трюк, позаимствованный у Вару: киборг когда-то на полном серьезе ставил эксперименты над тем, сколько продержится в среднем тюремный стражник, если ему целенаправленно напевать одну и ту же мелодию в различных вариациях.
Лучший результат - два часа, две минуты и пятнадцать секунд.
А любезные тюремщики Ларкейда заодно весьма кстати снабдили его водой на тот случай, если ему в процессе пения захочется смочить горло.
Этериас спокоен, расслаблен и никуда не торопится. По крайней мере, любой, кто сейчас заглянул бы к нему в камеру, решил именно так. Складывалось впечатление, будто он абсолютно уверен в том, что скоро выйдет отсюда, а все случившееся - лишь досадное недоразумение, которое достаточно легко и быстро решится.
В общем-то, Ларкейд склонен был с этим согласится. Все действительно определится в самое ближайшее время. Так или иначе.

Как только гостья оказалась на пороге камеры, насвистывание оборвалось. В установившейся тишине Ларкейд, чье выражение лица так и не изменилось с привычно полупрезрительного, окинул явившуюся к нему девушку глумливым взглядом, не сулившим той ровным счетом ничего хорошего. Та, впрочем, явно была больше поглощена своими собственными мыслями, чтобы уделять достаточно внимания мелочам: слишком уж разбитой и подавленной она выглядела для той, кто принадлежал к стану победителей.
Красива. Эффектная фигура, подчеркнутая открытым нарядом, необычные кошачьи атрибуты, за которые Димария, наверное, сделала бы невозможное, только чтобы получить в свою коллекцию такой экземпляр. Лишь потерянный взгляд и отсутствие улыбки на губах не дают оценить визитершу в полной мере.
У Ларкейда свои представления о красоте. Люди в его понимании прекрасны лишь в те моменты, когда улыбаются. А еще лучше они становятся, когда с этой же улыбкой отправляются в мир иной.
А она, видимо, совсем отчаялась, раз явилась в нему с такой просьбой. Драгнил догадывался, в чем или, вернее будет сказать, в ком тут дело: подружка девочки-кошки, которую сам же этериас подвел почти что к самой грани, едва не сбросив в непроглядно-темную пропасть. И теперь та, что назвалась Кагурой Миказучи, падала в пустоту, а ее драгоценная подруга была не в силах ей помочь никаким иным способом, кроме как обратиться за помощью к тому, кто сам нанес те раны.
- Наши драматурги назвали бы это бог из машины, - усмешка проступает отчетливее, а тон, с которым Ларкейд отвечает своей гостье, ставит под сомнение тот факт, кто именно из них сейчас находится в плену, закованный в изолирующие магию кандалы.
Он глядит на нее, с притворной вежливостью приподняв бровь, задумчиво перебирая невидимые нити, что она уже успела без задней мысли передать в его руки, предоставляя ему одну возможность за другой, лишаясь с первых секунд своего превосходства как тюремщик и ставя их обоих на одну доску, позволяя ему выбирать. Ее отчаяние - лакомый кусочек, источающий невероятно чарующий аромат, который этериас ощущает каждой клеточкой своего тела.
"Насколько силен твой страх? Насколько глубока эта пропасть? На что ты готова пойти?"
Ларкейду пока что неведомы ответы на каждый из этих вопросов. Он может только предполагать, но даже имея одни лишь скупые догадки, можно с достаточным запасом уверенности утверждать, что кошачьи коготки уже начали потихоньку увязать...
- Откуда эта нелепая уверенность в том, что твоя цена меня устроит?
Он бессовестно тянет время, наслаждаясь ее беспомощностью, и заодно заставляя нервничать еще сильнее, оставляя наедине с мыслью о том, что подруга продолжает умирать, пока она не в силах воспользоваться единственным реальным шансом ей помочь. Драгнил не боится, что кошка уйдет: дураку понятно, что враг - последний, к кому можно явиться за помощью.
У нее нет выбора.
"Я знаю, что ты знаешь, что я знаю."
Будет ли она упираться, рассчитывая смутить его дешевым спектаклем, порываясь уйти? Попробует надавить на жалость, не зная, насколько сердцу демона чуждо это бесполезное чувство? Попытается ли подкупить немыслимыми обещаниями, пускаясь в самые смелые фантазии, лишь бы заставить его сделать то, что ей нужно?
Ларкейду становится почти что интересно. В его камере далеко не так много развлечений, как хотелось бы, а потому он совсем не прочь разнообразить вынужденное безделье, наблюдая за тем, как девчонка будет играть по едва ли знакомым ей правилам, спеша и опасаясь одновременно.
Веселье из глаз этериаса медленно исчезает. Вернее сказать, тот сам тщательно прячет одну эмоцию, заменяя другой для пущей убедительности своих слов: холод во взгляде пробирает до костей, а сталь опасно поблескивает под тусклым светом - острое лезвие, которым можно рассечь плоть прежде, чем жертва поймет, достиг удар цели или нет.
Драгнил вновь начал насвистывать.